Есть ли Христос в русской поэзии? И много ли мы об этом знаем?
Нынешняя школьная программа по русской литературе, насколько мне известно, не знает об этом, к сожалению, ничего, кроме достаточно спорного «В белом венчике из роз – / Впереди – Исус Христос» из знаменитой блоковской поэмы «12». Есть календарные подборки «русские поэты о Пасхе», «русские поэты о Рождестве», есть книга Виктора Калугина «Молитвы русских поэтов XI–XIX веков» (можно прочитать здесь) . В 1996 году вышла книга замечательного московского поэта и литературоведа Бориса Николаевича Романова «Христос в русской поэзии», где, собственно, и собраны стихи русских поэтов, посвященные Христу.
Книга эта давно стала библиографической редкостью, требует дополненного переиздания, и найти ее сегодня крайне непросто. А самое печальное, что все эти прекрасные книги и сама тема не находятся в фокусе общественного внимания… Пасха – хороший повод поразмышлять на эту тему.
Век девятнадцатый, железный…
В 2020 году понятие о «вере в Бога, переданной нам предками» было внесено в Конституцию РФ. Я не хотел бы здесь касаться темы, зачем это было сделано. Важен факт: растущий интерес русского общества к православному христианству нашел свое отражение в Основном законе РФ. Понятно, что пандемия и СВО, создав дополнительные стрессовые ситуации, увеличили количество прихожан в храмах: могу засвидетельствовать это лично по опыту собственных походов в церкви Санкт-Петербурга и других городов и весей Руси великой, где мне за последние пять лет довелось побывать. А что же русские поэты, которых мы так любим и чтим? Что они думали и писали о Господе нашем Иисусе Христе?
По свидетельству упомянутого мной выше специалиста по русской духовной поэзии, поэта и писателя Бориса Николаевича Романова, с которым мне посчастливилось пообщаться во время подготовки этой статьи, русские поэты XVIII века, самый известный и значительный из коих, несомненно, Гавриил Державин, говоря на духовные темы, произносили в подавляющем большинстве случаев слова «Господь» и «Бог», не упоминая лично Иисуса Христа. И только в 1814 году, за два года до смерти, престарелый Державин уже на излете не только своей жизни, но и, к сожалению, своего поэтического дара, создает очень пафосную оду «Христос». Эта ода вполне заслуженно забыта, в отличие от его же оды «Бог» 1784 года, из которой многие из нас помнят замечательные «гностические» строки:
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь – я раб – я червь – я бог!
У Пушкина имя Христа поминается дважды, один раз в эротических стихах про поцелуи 1821 года в богохульном контексте:
Христос воскрес
Христос воскрес, моя Реввека!
Сегодня следуя душой
Закону бога-человека,
С тобой целуюсь, ангел мой.
А завтра к вере Моисея
За поцелуй я, не робея,
Готов, еврейка, приступить —
И даже то тебе вручить,
Чем можно верного еврея
От православных отличить.
Другой раз – в вымученных, бездушных и ходульных стихах лета 1836 года, когда «солнце русской поэзии» окончательно покинуло вдохновение:
Подражание итальянскому
Как с древа сорвался предатель ученик,
Диявол прилетел, к лицу его приник,
Дхнул жизнь в него, взвился с своей добычей смрадной
И бросил труп живой в гортань геенны гладной…
Там бесы, радуясь и плеща, на рога
Прияли с хохотом всемирного врага
И шумно понесли к проклятому владыке,
И сатана, привстав, с веселием на лике
Лобзанием своим насквозь прожег уста,
В предательскую ночь лобзавшие Христа.
Говорят, перед смертью Пушкин сказал: «Хочу умереть христианином». Умереть – да, получилось, но христианская жизнь в классическом понимании этого слова у великого поэта все как-то не складывалась – видно, сказывался жгучий африканский темперамент.
В связи с этой печальной историей мне вспоминается мысль Николая Бердяева о том, что беда русского народа Николаевской эпохи была в трагической расколотости – в том, что Александр Пушкин и Серафим Саровский, будучи современниками, даже и не подозревали о существовании друг друга.
У Лермонтова Христа как такового нет ни разу, однако он в своих широко известных и высоко гениальных стихах обращается с молитвой к Богородице:
Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
Пред твоим образом, ярким сиянием,
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием,
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в мире безродного;
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой заступнице мира холодного.
Вообще же XIX столетие одним из лучших русских поэтов – Евгением Баратынским – в его гениальных строках, начинающих его знаменитые «Сумерки», было охарактеризовано как предельно далекое от каких бы то ни было духовных стремлений:
Век шествует путем своим железным,
В сердцах корысть, и общая мечта
Час от часу насущным и полезным
Отчетливей, бесстыдней занята.
Исчезнули при свете просвещенья
Поэзии ребяческие сны,
И не о ней хлопочут поколенья,
Промышленным заботам преданы.
В начале следующего века Баратынского процитирует другой великий поэт – Александр Блок:
Век девятнадцатый, железный,
Воистину жестокий век!
Тобою в мрак ночной, беззвездный
Беспечный брошен человек!
В ночь умозрительных понятий,
Матерьялистских малых дел,
Бессильных жалоб и проклятий
Бескровных душ и слабых тел!
Поэтому стремление ко Христу для поэтов жестокого XIX столетия было как бы движением «против шерсти». У глубоко и по-домашнему тепло верившего Василия Андреевича Жуковского имя Христа упоминается в его переводе (1838 год) с латыни католической секвенции Stabat mater:
Горько плача и рыдая,
Предстояла в сокрушенье
Матерь Сыну на кресте.
Душу, полную любови,
Сожаленья, состраданья,
Растерзал ей острый меч.
Как печально, как прискорбно
Ты смотрела, Пресвятая
Богоматерь, на Христа!
Я думаю, нет смысла обращать внимание на дежурные стихи средней руки стихотворцев наподобие Владимира Бенедиктова, написанных по случаю на даты церковного календаря:
7 апреля 1857
Христос воскрес!
Воскресни ж все — и мысль и чувство!
Воспрянь, наука! Встань, искусство!
Возобновись, талант словес!
Христос воскрес Возобновись!
Воскресни, Русь, в обнове силы!
Проснись, восстань из недр могилы1
Возникни, свет! Дел славных высь,
Возобновись! Возникни, свет!
(полный текст можно прочитать здесь )
Потому что мы ведем речь об искренних произведениях настоящих больших поэтов, которые поминали имя Христово по вдохновению, а не по службе. А есть потрясающие стихи, в которых поэт не называет Христа по имени, но говорит именно о Нем, и мы не имеем права пройти мимо них. Речь идет, конечно же, о подлинно христианском, православном поэте и мыслителе Фёдоре Ивановиче Тютчеве и об одном из главных его стихотворений:
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа –
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!
Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.
Так или иначе, в середине, второй половине и в конце ХIХ века к Христу обращались или его поминали: Фёдор Глинка, Степан Шевырёв, Алексей Хомяков, Алексей Кольцов, Алексей К. Толстой, Каролина Павлова, Афанасий Фет, Алексей Апухтин, Аполлон Майков, Яков Полонский, Лев Мей, Семён Надсон, К. Р. (вел. князь Константин Константинович Романов), Константин Льдов, Владимир Соловьёв, Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус, Мирра Лохвицкая, Фёдор Сологуб и даже тот самый Некрасов – последний, правда, в своем «революционном» контексте… Прошу прощения, если кого-то запамятовал, и за то, что причислил к ХIХ веку несколько имен, чье творчество в нем началось, но продолжилось и просияло в начале века следующего.
Практически каждый русский поэт послепушкинского XIX века оставил какие-то добрые прочувствованные слова о Господе. Чтобы проиллюстрировать представления о Христе той поры, но уже в преддверии и под влиянием новой зари – рассвета русского символизма, приведу прекрасное стихотворение предтечи русских модернистов Константина Случевского (1837–1904):
Опять Христос! Что Он меж нами,
Что каплет кровь с Его креста
На нас, здесь, подле, пред глазами,
Не видеть – злая слепота!
Христос везде! В скитаньях духа,
В незнанье – где Ты, Бог живой?
В обманах мысли, взгляда, слуха,
В гордыне мудрости людской!
Он – в незаконности желаний,
Он – в криках страждущих больных,
В ужасной музыке рыданий
Бессчетных горестей людских.
Он – у безвинно-прокаженных,
Он – в толчее людских страстей,
Он – в грезах мыслей воспаленных
И даже в творчестве людей.
Крест – у безвременной могилы;
Крест – в безобразье диких снов
И в нерешительности силы,
И в ржавой дряблости оков...
Да, снова слышатся пороки,
И рухнул всякий идеал...
Блестят евангельские строки:
«Я к вам приду!» Он долго ждал.
1897–1898
Одна есть в мире красота
Но вот на рубеже XIX–XX столетий наступает совершенно новая эпоха с дотоле неведомым, восторженным миросозерцанием и новым – более близким и более теплым – ощущением Христа, которое, на мой взгляд, впервые прозвучало в одном из ранних стихотворений уроженца благословенной Шуи Константина Дмитриевича Бальмонта:
Одна есть в мире красота.
Не красота богов Эллады,
И не влюбленная мечта,
Не гор тяжелые громады,
И не моря, не водопады,
Не взоров женских чистота.
Одна есть в мире красота –
Любви, печали, отреченья
И добровольного мученья
За нас распятого Христа.
1894
Я целенаправленно читал разным знатокам русской поэзии это стихотворение, которое, на мой взгляд, нужно преподавать в школе так, чтобы каждый ученик знал его на память. Узнал его единственный человек – тот самый автор антологии «Христос в русской поэзии» Борис Романов, о котором я упоминаю выше. Бальмонт в сознании любителей русской поэзии связан, прежде всего, с разного рода громкими скандальными стихотворными заявлениями наподобие «Я ненавижу человечество, я от него бегу спеша, / Мое единое отечество – моя пустынная душа», «Хочу быть дерзким, хочу быть смелым, / Хочу упиться роскошным телом!», «Я – изысканность русской медлительной речи, / Предо мною другие поэты – предтечи» и т. д. А ведь наши знания о том или ином явлении происходят, как правило, из того, как нам это преподносят. Тот же самый Константин Бальмонт афористично сформулировал одну из главных мыслей своего поколения: «Мир должен быть оправдан весь, / Чтоб можно было жить!»
В 1908 году выходит в свет мистерия в стихах Константина Фофанова «После Голгофы», где есть такие замечательные строки:
Христос с разбойником седым
Шел в Царствии Своем,
С тем, кто пред часом роковым
Благословлен Христом.
По райским шли они садам,
Плыл алый свет кругом,
И свет мерцал по их главам
Нетающим венцом.
И стал разбойник полн любви,
Дрожат слова от слез:
– Христос, люблю сады Твои,
Люблю Тебя, Христос.
– Зачем же там ты людям мстил?
Христос ему сказал.
– Затем, что там я не любил,
Когда Тебя не знал!
Безусловно христианскими поэтами осознавали себя выросший на Волге в семье старообрядцев Михаил Кузмин, внук священника Николай Гумилёв и воинствующий патриот-монархист Борис Садовской.
Гумилёву принадлежит хрестоматийное и ныне – слава Богу! – известное уже всем и каждому и не раз положенное на музыку стихотворение, которое так и называется «Христос»:
Он идет путем жемчужным
По садам береговым,
Люди заняты ненужным,
Люди заняты земным.
«Здравствуй, пастырь! Рыбарь, здравствуй!
Вас зову я навсегда,
Чтоб блюсти иную паству
И иные невода.
«Лучше ль рыбы или овцы
Человеческой души?
Вы, небесные торговцы,
Не считайте барыши!
Ведь не домик в Галилее
Вам награда за труды, –
Светлый рай, что розовее
Самой розовой звезды.
Солнце близится к притину,
Слышно веянье конца,
Но отрадно будет Сыну
В Доме Нежного Отца».
Не томит, не мучит выбор,
Что пленительней чудес?!
И идут пастух и рыбарь
За искателем небес.
Менее известны другие его стихи о Христе – «Рождество в Абиссинии», которые, я бы так сказал, даже доходчивее и трогательнее в практическом смысле, о том, как Христос и верующий в Него абиссинец спасли на Рождество простого маленького бобра:
Месяц встал; ну что ж, охота?
Я сказал слуге: «Пора!
Нынче ночью у болота
Надо выследить бобра».
Но, осклабясь для ответа,
Чуть скрывая торжество,
Он воскликнул: «Что ты, гета*,
Завтра будет Рождество.
И сегодня ночью звери:
Львы, слоны и мелкота –
Все придут к небесной двери,
Будут радовать Христа.
Ни один из них вначале
На других не нападет,
Ни укусит, ни ужалит,
Ни лягнет и ни боднет.
А когда, людьми не знаем,
В поле выйдет Светлый Бог,
Все с мычаньем, ревом, лаем
У Его столпятся ног.
Будь ты зрячим, ты б увидел
Там и своего бобра,
Но когда б его обидел,
Мало было бы добра».
Я ответил: «Спать пора!»
1911
*«гета» – абиссинское обращение к господину
Мне представляется, что человек, знакомый с такими стихами, хоть немного, но должен стать добрее. Однако в программе по русской литературе российских школ, к сожалению, этого прекрасного русского стихотворения нет. Как нет и другого – не менее трогательной «поэзы» Игоря Северянина, в которой Христос не упоминается, и хоть и незримо, но явственно присутствует:
В парке плакала девочка: «Посмотри-ка ты, папочка,
У хорошенькой ласточки переломлена лапочка, —
Я возьму птицу бедную и в платочек укутаю»…
И отец призадумался, потрясенный минутою,
И простил все грядущие и капризы, и шалости
Милой, маленькой дочери, зарыдавшей от жалости.
1910
Другой трагический, распятый Христос в пронзительных стихах Александра Блока «Осенняя любовь», где поэт ощущает себя сораспятым с Ним, они написаны задолго до «12» с их двусмысленным «в белом венчике из роз»:
Когда в листве сырой и ржавой
Рябины заалеет гроздь, –
Когда палач рукой костлявой
Вобьет в ладонь последний гвоздь, –
Когда над рябью рек свинцовой,
В сырой и серой высоте,
Пред ликом родины суровой
Я закачаюсь на кресте, –
Тогда – просторно и далеко
Смотрю сквозь кровь предсмертных слез
И вижу: по реке широкой
Ко мне плывет в челне Христос.
В глазах – такие же надежды,
И то же рубище на Нем.
И жалко смотрит из одежды
Ладонь, пробитая гвоздем.
Христос! Родной простор печален!
Изнемогаю на кресте!
И челн твой – будет ли причален
К моей распятой высоте?
1907
Совершенно особенный Христос у старообрядца Михаила Кузмина: Он не только добрый спаситель, но его Христос еще – прекрасен и благоухает «душистее роз». Хочется привести его строки из поэмы «Св. Георгий» трагического 1917 года:
– Не светлый ли облак тебя принес? –
– Меня прислал Господь Христос.
Послал Христос, тебя любя. –
– Неужели Христос прекрасней тебя?
– Всего на свете прекрасней Христос,
И Божий цвет – душистее роз.
Удивлением девушки, спасенной из лап дракона прекрасным юношей Георгием, от того факта, что Кто-то может быть еще прекраснее, чем ослепительно красивый Георгий, Кузмин исключительно тонко передает восторг перед красотой и благодатью Иисуса.
И Русь одна, и битва за Господа Христа
На Пасху 1918 года Андрей Белый пишет поэму «Христос Воскрес!» (текст тут) и стихи «Родине», в которых есть такой удивительный образ:
Сухие пустыни позора,
Моря неизливные слез –
Лучом безглагольного взора
Согреет сошедший Христос.
В 1918–1921 годах, когда стало окончательно понятно, что Русь оказалась захваченной бандой сатанистов-головорезов, незаслуженно забытый сегодня замечательный поэт-символист Юрий Верховский в «Сонете» присягает на верность Христу:
Люблю я, русский, русского Христа,
Русь исходившего, благославляя, –
И всем дыханием родного края
Жила моя любовь, – как Он, проста.
Теперь душе понятна красота
Не тихая, не близкая, иная –
Пред той земной не более ль земная? –
Как окравленные три креста.
Чьим преданный нечистым поцелуем,
Русь, твой Христос терзаем и бичуем
В обличии презренного раба?
Вернись к Нему скорей тропою тесной,
Освободи Его от ноши крестной!
Люблю и верю: вот твоя судьба.
Большевики опустили над Россией железный занавес, и тема Христа надолго ушла из подцензурной литературы. Тем пронзительнее звучало Его имя в стихах белоэмигрантов, среди поэтических имен которых ярче других блистало имя поэта и офицера Арсения Несмелова (наст. фамилия Миропольский, годы жизни 1989–1945), которого я бы назвал «белогвардейским Пастернаком», хотя талант Несмелова почитаю выше. Его поэму 1942 года, созданную в маньчжурском Харбине, «Прощенный бес» (текст тут), на мой взгляд, должен прочесть каждый русский человек. В ней имя Христа упоминается в таком контексте – святой угодник, живущий в лесной пустыни, обращаясь к лешему, говорит ему о том, что Христос простил ему его прегрешения за любовь к лесному зверью:
«…И хоть ты рода низкого
И надо лбом рога,
Но луч Христов отыскивал
И в лужах жемчуга,
В трущобе, древле дикая,
Душа твоя росла:
К зверью любовь великая
Негодника спасла».
Эта мысль перекликается с приведенным выше «Рождеством в Абиссинии» Николая Гумилёва (на которого Арсений Несмелов был похож больше в жизни, чем в поэзии): мы ведь и вправду редко задумываемся о том, что животные и даже растения тоже могут воспринимать Христа, что Он пришел не только к людям.
В советской поэзии радикальный поворот к Христу произошел, несомненно, в гениальных стихах из романа «Доктор Живаго» Бориса Пастернака, которые я не буду цитировать, потому что они широко известны. «Я христианин, потому что я не варвар», – так сказал о себе в одном из интервью Иосиф Бродский, а живя в архангельской ссылке, написал на удивление для его поэтики простые и незабываемые стихи:
В деревне Бог живет не по углам,
как думают насмешники, а всюду.
Он освящает кровлю и посуду
и честно двери делит пополам.
В деревне Он – в избытке. В чугуне
Он варит по субботам чечевицу,
приплясывает сонно на огне,
подмигивает мне, как очевидцу.
Он изгороди ставит. Выдает
девицу за лесничего. И в шутку
устраивает вечный недолет
объездчику, стреляющему в утку.
А современник и друг Бродского Глеб Горбовский как-то на Пасху написал – не нашел, в каком году, – такие гениально простые, потрясающие любую православную душу и очень понятные стихи:
– Христос воскрес! – Сия благая весть
и ныне изумляет и врачует,
и воскрешает дух, и гасит спесь,
и по земле в больных сердцах кочует.
Сквозь мрак и смрад, в гордыне, как в огне,
я шел по жизни... И внезапно вспомнил:
Христос воскрес! Во гробе и – во мне.
И вечностью телесный мир наполнил.
Чтобы не возникало ощущение, что все стихи русских поэтов о Христе – в прошлом, мне хотелось бы завершить мой скромный труд строками ныне здравствующего – дай ему Бог здоровья! – поэта, прозаика и историка, ветерана боевых действий на Кавказе, друга «ЭГОИСТА» Евгения Лукина из его «Радонежской оратории», написанной к 700-летию со дня рождения святого Сергия Радонежского:
Как свет сойдется клином,
Так волею небес
В служении едином
Сойдутся меч и крест.
Одну приемлю меру,
О ней одной молюсь:
Кто защищает веру,
Тот защищает Русь.
Одна у нас молитва,
Одна у нас мечта,
И Русь одна, и битва
За Господа Христа.
2014
p.s.
Поставив точку, я обнаружил, что исчерпать тему «Христос в русской поэзии» не представляется возможным, а в нашем обществе – во всяком случае, в образовании и просвещении – ее практически даже и не поднимают. Вернее, делают это единицы, к числу коих на светлый праздник Пасхи Христовой решил примкнуть и я.
